Люся и Викуся

Бикини

Люся и Викуся подруги такие закадычные, что последнюю рубашку поделят: если в бутике одна и та же рубашка им понравилась, а она последняя – поделят, невзирая на то, по шву или как придется.
А с ними часто бывает, что одно и то же нравится, хоть рубашки, хоть мужчины, а хоть и даже какая-нибудь теория – относительности, например. Да, именно относительности, потому что других они не знают и знать не хотят. А эта теория классная, раскрученная, а главное – легкая. По крайней мере, на первый взгляд.

Международные переживания

У наших закадычных подружек… погодите-ка, а откуда это у них кадыки, чтобы их закадычными называть? Кто посмел заподозрить?! Фу, как грубо. За кадыки… Нет уж – они у нас бескадычные. Так вот, наши бескадычные подружки имеют очень широкий кругозор, прям-таки международный. Вы не думайте, что они могут только про прически или про шубки, они за весь мир думают.
Вот, например, Люся забегает в… ну куда она там забегает – нет, не в клуб любителей международной политики, конечно, и не на заседание парткома, естественно, – скорей всего, забегает она в бутик, салон или бар. Потому что зрелому, политически грамотному индивидууму о политике необязательно рассуждать в политизированных местах, он хоть где может. Главное-то тут эрудиция, а не куда ты забежишь.
Ну вот, забегает Люся в бар и кричит с разбегу:
– Викуся, что в мире-то творится!
Замечаете, как она о глобальном печется? Размах личности потому что, широта взглядов.
– Что такое? – хмурится Викуся. Она тоже ко всему мировому причастна, за все радеет.
– Зинуся-то, сволочь языкатая, всем растрещала, в чем я завтра на вечеринке буду!
– Мама дорогая… катастрофа!
Тут они, конечно, переглянутся жалостливо, с мировой скорбью в глазах, обнимутся и плачут: Люся плачет, а Викуся успокаивает. И если вы не видите, что их глубочайшее горе связано со всеми подряд мировыми тенденциями и на всех повлияет, то молчите лучше. А я вам расскажу, как вы неправы.
Смотрите: Люся расстроена не на шутку, потому что в ее сторону допущено злостное коварство, и она этого так не оставит. Чтобы отомстить вражине, она нанесет равноценный ответный удар, а именно: узнает, в чем будет на той же вечеринке Зинуся, и тоже всем растрещит. Чтобы узнать это, она вступит в контакт с Зинусиным парнем, возможно, придется его соблазнить. Парень сначала обрадуется, потом расстроится. Почему обрадуется – ясно. А расстроится потому, что Люся ему очень понравится, и он захочет быть с ней, а Зинусю бросать нельзя, потому что у нее папа серьезный, который не позволит ее просто так бросать. А у Зинусиного парня папа тоже серьезный и тоже многое не позволяет. А папы их пересекаются на почве бизнеса, причем крупного. Возникнет личная неприязнь, которая перерастет в деловой конфликт, который перекинется в сферу финансов, причем больших финансов. У обоих пап влиятельные сторонники, которые станут гнуть в свою сторону. Получится дисбаланс интересов и потоков. Могут сорваться различные поставки. А поставки по большей части за рубеж. Зарубежные запротестуют, станут через свои правительства огрызаться. Вмешаются министерства. Станут искать пути и огрехи. Вскроются неблаговидности, кого-то уволят, кого-то арестуют. Произойдет перераспределение ценностей и постов. Сменятся внешние приоритеты. Подорожает нефть. Каким-то правительствам это будет не по нраву и они захотят получить доступ непосредственно к источникам нефти, где подешевле. Начнутся войны. Люди будут гибнуть, голодать, страдать и материться. Мир поплохеет в очередной раз.
Вот почему плачет Люся, вот почему ее старается успокоить Викуся. С их-то международным кругозором они ж понимают весь ужас того, что какая-то тупая дура Зинуся всем разболтала про Люсин наряд! Вот вам и политика, а вы говорите, что они ни о чем не думают, кроме нарядов. Наоборот – они за весь мир переживают!

Анализ приметы

Люся и Викуся, они девушки очень склонные к задумчивости. Для них первое дело – о чем-нибудь подумать. Все подвергают внимательному умственному рассмотрению: хоть предметы, хоть вещи, а хоть и явления. Или, как в данном случае, приметы.
Например, Люся вбегает радостная:
– Викуся, мне сегодня белая кошка дорогу перешла!
– Да что ты! Ну это классная примета, – обрадуется тоже Викуся. Она любит, когда кто-нибудь радостный вбегает. Ее бы воля, она бы сидела какой-нибудь регистраторшей радостных вбеганий. – Тебе, наверно, папа белую машину еще подкупит. У тебя белой-то нету же?
– Не, у меня все цветастенькие, вроде, – нахмурит лобик Люся. Когда она хмурит лобик, так и знайте: пошла мысль.
– Ну точно, значит, купит. Интересно, какую? – задумается Викуся. Она любит все, что связано с задумчивостью, с процессом мышления, любит всерьез поморщиться – особенно о том, какую машину купить.
– И мне интересно. А на какую машину кошка похожа? – воодушевится Люся.
– А это смотря какая кошка. Ты какую видела? – начнет углубляться в анализ Викуся. Она и анализ любит. Чего по поверхности-то скользить, факты впустую перебирать? Их анализировать надо.
– Белую!
– Ну это ты уже описала. А форма какая у кошки?
Ох, и Викуся! Видали, как самую суть хватает? Уж коли она предалась прелестям анализа – ничто от нее не ускользнет.
– Ну какая у кошки форма… ну гладкая, – озадачится Люся, а сама поражается способностям подруги задавать ключевые вопросы.
– Ага, – продолжает гнуть свою линию Викуся, – значит, гладкая… БМВ, что ли?
Видали, как?! Вот это я понимаю – талант так талант! Вот как она сделала такой вывод, на чем основывалась? Нет… нам это не дано. Да не то что не дано, не понять даже, не дотянуться нашими скудными умишками до такого полета мысли. Это ж насколько надо в жизни разбираться, чтобы вот так просто из пары фактов состряпать такую логику!
– А почему БМВ? – вместе с нами в шоке Люся.
– Ну они гладкие. У меня одна или две – все гладкие, ни разу колготки даже не затянула.
– Не скажи, – слегка уже засомневавшись в талантах подруги, говорит Люся. – У меня тоже есть или была одна, так там в салоне какая-то палка торчит или торчала, такая острая, что я однажды коленкой об нее стукнулась. Больно было! А ты говоришь гладкая.
– Да? – легко идет на компромисс Викуся. – Ну ладно, я не знала просто, что бывают острые БМВ. Если палка в салоне – конечно. Тогда не надо тебе такую машину.
– А какая же тогда? – по второму заходу загораются глазки у Люси. – Думаешь, Мерс?
– Ну не знаю, – интригует подружку Викуся. – Кошка твоя как шла? Рывками или ровно?
– Да вроде ровно, – закатывает глазки Люся, погружаясь в воспоминания. – Не заметно было, чтобы дергалась или проскальзывала. Ноги только шевелились, и все.
– Ноги – это ни о чем, – осаживает подружку Викуся. – У машин-то ног нету.
– Точно! Как я не подумала, – признает превосходство подружки Люся.
– Ничего, не переживай, благо, у нас есть кому подумать, – с легким достоинством говорит Викуся. – Ну а корпус у кошки ровно шел, легко пружинил?
– Да, без раскачки, как влитой, – подтверждает Люся.
– А урчала как – громко или потихоньку?
– Да вообще не слышно было.
– Ну что я тебе скажу, подруга, – выносит вердикт Викуся, – это может быть как Мерс, так и не Мерс, посмотрим.
– Блин, классно! – довольная результатами анализа пылает Люся. – Лучше бы Мерс. Я папе так и скажу: пусть Мерс будет.
– Да и правильно, скажи, – заканчивает мыслительную сессию Викуся. – Все равно же – что попросишь, то и купит, верно?
– Ну да.
– Ну вот. Значит, все приметы сходятся! Видишь, как полезно мозговой деятельностью заниматься? Жизнь-то анализировать надо, а не просто так на кошек смотреть.
– Точно! Какая ты умничка!
И две наши умнички улыбнутся дружка дружке, по спинкам дружка дружку похлопают – и по машинам. Искать новые предметы, вещи или даже явления для приложения своих мыслительных способностей.

Карточная путаница

Люся и Викуся некоторых вещей не понимают не потому, что они непонятливые, а потому что некоторые вещи так запутаны, что караул. Например деньги – это просто, в них Люся и Викуся славно разбираются, любую крупную бумажку знают. А вот карточки всякие…
Вот Люся входит в бутик, а Викуся уже там. И чего-то покупает, как и принято делать в бутиках. Ну, наверно, драгоценности свежие кончились или у платья срок хранения истек, вот и приходится восстанавливать запасы.
– Покупаешь? – умиляется Люся.
– Вынуждена, – подтверждает Викуся. – Не купишь – как носить?
– За деньги покупаешь? – ерничает Люся, параллельно как бы шутя - мол, как будто за что-то другое можно покупать.
– А, не знаю, – легкомысленно отвечает Викуся. – Папа вот дал какую-то карточку, а чего там на ней – кто его знает.
– А ты у продавщицы спроси, – подзуживает Люся.
– Девушка, а не подскажете: вот в этой штучке что написано? – следует совету Викуся.
Продавщица, слышавшая весь разговор, вежливо отвечает:
– Там деньги.
– Вот видишь! – толкает подружку в бок Люся. – Я ж говорила, что ты за деньги покупаешь, а ты – «карточка»!
– И много там? – спрашивает у продавщицы Викуся.
Та щелкает по клавишам, смотрит на монитор, щурится и шевелит губами. Потом говорит:
– Много. Честно говоря, я не знаю, как столько нулей называется.
– Ну а первая цифра хотя бы какая? – докапывается до сути Люся.
– Первая двойка, – с должностной улыбкой отвечает продавщица.
– Ну, подруга, – сочувственно качает головой Люся, – совсем плохи ваши дела. Меньше только единица. Не говоря уж о нуле – тьфу-тьфу, не дай бог.
– Странно, – растеряна Викуся. – А мне папа ничего не говорил, сказал «на, купи», и все. Может, тогда не покупать ничего?
– Да нет, вам хватит, – улыбается продавщица.
– Хватит-то хватит, да вот потом-то останется? – переживает за подружку Люся.
– Останется, – почему-то грустно говорит продавщица. – Вы можете скупить весь наш бутик, все равно останется.
– Ого! – удивляется Викуся. – Скупить, что ли? Мне тут многое нравится.
– Ага, «скупить»! – отговаривает Люся. – Во-первых, нафика? А во-вторых, куда тебе столько одной фирмы – курам на смех? Потом распродавать, что ли, будешь?
– Почему? – опровергает Викуся. – В гардеробной повешу, у меня влезет, она у меня раза в три больше, чем этот магазинчик.
– Да? – не находит покоя Люся. – А вдруг у тебя в карточке вместо двойки единица станет? Что папа скажет?
– Нет, не станет, – глянув на экран, виновато встревает продавщица. – И даже нулей не убавится.
– Ага, «не убавится»! – ерепенится Люся. – Все равно какие-нибудь циферки переменятся. Надо тебе это?
– Фууу, – отдувается Викуся. – Как вот все-таки непонятно с этими карточками. Просила же папу: дай денег. Мало, говорит, осталось, возьми, говорит, карточку. Взяла! Мучайся вот теперь. Девушка, вы мне скажите, я вот это и вот это могу купить без ущерба для благосостояния семьи?
– Да.
– Ну и все. Дайте!
Подружки взяли и пошли. Озадаченные все, запутанные. Правильно – понавыдумывают всяких карточек, а ты потом ограничивай себя, каждый нолик, каждую циферку учитывай!

Встречи и свидания

Наши подружки, Люся и Викуся, не опаздывают на встречи – они просто не помнят, во сколько встречи бывают назначены. А разве можно считать тебя опоздавшей, когда ты всего лишь не помнишь незначительных деталей? Подумаешь, часом больше, часом еще больше. В конце концов и позвонить могут, которые там заждались – телефоны им вообще зачем придумали?
Люся к своим опозданиям относится легко, так говорит:
– Кто мне чего назначил? Встречу? Ну вот и пусть встречают! Причем заранее. Встречают, где я в данный определенный момент времени нахожусь, и ведут, куда они там собирались меня вести. А то что это – я, значит, приду под какой-нибудь там фонарь или в офис и стой жди? Не дождутся! А не найдут меня – потому что откуда я знаю, где буду в тот некий момент – значит, не сильно-то им и надо было. Значит, тем более такую встречу можно пронулить. Так что пускай все тщательно планируют!
Викуся к своим опозданиям относится намного ответственней, она их не допускает – просто не приходит, и все. Поясняет (не оправдывается, заметьте, а поясняет) так:
– Какого хрена! Я что, просительница какая-то, чтобы в назначенный час в назначенном месте топтаться? Может, еще прикажете на собеседования посетительницей приходить? Нет уж, я, слава богу, из благополучной семьи.
Их, бывает, спросят: а как же любовные свидания? Неужели так же?
– Какие свидания? – прищурится Люся. – Как ты это слово сказал – любовные? Ха-ха-ха, ну рассмешил, парень. Типа, цветы, концерты, памятник Пушкину? Позапрошлый век вот этот весь? Ну ты даешь! Ага, скажи еще «вернисаж». Ну-ка, скажи! А что, смешное слово – «вернисаж»! «Пойдемте-ка во столько-то на вернисаж»! Ха-ха-ха! Забудь, парень. Ритм нынче другой. 21 век слышал? Вот он на дворе давно. Так что если повезет кому, то слипнемся на вечеринке, не повезет – не взыщи, я не только по часам на любовные свидания не хожу, у меня вообще часы такого дизайна, что там даже стрелок нет, кажется. Ну-ка… точно нет, брюлики одни. Видишь, как красиво? А ты говоришь любовь.
А Викуся отвечает несколько более рассудительно:
– Любовь – это да, это бывает… Не помню, конечно, чтобы кто-то мне назначал чего-то про любовь, но в целом, координально, так сказать, я не против. Вот, припоминается, когда еще соплюхой была – когда же это было? да года полтора назад, – один парень, вроде тебя, разговорчивый, чего-то бормотал про свидание… или про любовь – да не помню уже про что, давно было… Ну бормотал-бормотал, а потом оказалось, что это он спит и во сне лопочет неразборчиво. Вот с тех пор я и разочаровалась. Не верю в любовь. Периодически, конечно, случается, не звери же мы, но чтобы свидания… эх не тот пошел мужик, не тот. Так что, если и назначают мне чего, то я не обращаю внимания, не гружусь этим – а вдруг он это во сне? Ну а даже если не во сне – ну назначил и назначил, он же назначил, вот он пускай и прется. Я пас.
 Потом Люся и Викуся сладко глянут дружка на дружку, носиками потрутся и, довольные своей адекватностью, идут куда-нибудь. Но только не на встречу и уж тем более не на любовное свидание, будьте уверены.  Не такие они.

Аргументы за красивую душу

Люся и Викуся, наши, как мы договорились, бескадычные подружки, часто влюбляются. Что-что вы? Кто говорил? Я говорил, что они не ходят на свидания? Ну да, говорил. Так вы вслушайтесь: влюбляются, а не ходят. Это не просто разница, это целый кардинал! Как при чем кардинал? Так от него происходит кардинальность, ну та, на которую отличаются все от  всех. Некоторые, я слышал, предпочитают говорить «координально». Может быть, не знаю… я не настолько силен в геометрии, чтобы это обсуждать.
Так вот, Люся и Викуся часто влюбляются. В кого ни попадя: подвернется старший менеджер симпатичный – в менеджмент; проскользнет мимо звезда рэпа – в звезду и рэп последовательно; подкатит на Porsche… да кто угодно может покатывать на Porsche – в него невозможно не влюбиться, особенно с турбированным движком. Девушки наши – они без комплексов, без предубеждений. Они не делят людей на хороших и плохих. Они считают, что всякий человек хорош, если у него душа красивая. Главное, чтобы это как-то внешне проявлялось.
– Каанешна! – с растяжкой говорит Люся. – Если у тебя душа красивая, так ты это аргументируй, выстави наяву. Ну я не знаю… ну брюлик мне купи, что ли, если ничего другого придумать не можешь. Хотя, в принципе, у меня все есть, но еще не помешает. Я люблю, когда еще.
– Ну нет, – спорит Викуся. – Я считаю, что человек с красивой душой не обязательно должен тебе дарить брюлики. Лучше пускай он выглядит богато, одетый как бы хорошо, а тогда уже пусть подходит ко мне, ну и, если у него правда душа красивая, то пусть мне эти брюлики. Вот это я понимаю – демонстрация души!
– Ага, – в шоке от такой интерпретации Люся, – как это тебе? И какая еще демонстрация? Вон флажков набери, напиши на них про партию какую-нибудь – вот это будет демонстрация. Вот пусть к тебе и подходят такие демонстранты с флажками, в колонны строятся. Ты их и поведешь в светлое будущее.
– Я в светлое будущее?! – обижается Викуся. – Сама их туда веди! И вааааще, – тоже с растяжкой говорит Викуся, – флажки не есть красивая душа.
– Почему это их не есть? – цепляется за любой аргумент Люся. – Некоторые, которые стараются украсть у бедных девушек последние брюлики, очень даже их едят!
– Кого едят?
– Флажки!
– А кто это тут бедная девушка? Уж не ты ли?
– Чииииииво? – с особенной  растяжкой молвит Люся. – Ты кого тут бедной называешь?! Это я-то бедная?! Да я не только не считаю деньги, я даже не знаю, сколько их у меня! Сама ты босота!
– Яааааааа?! – не просто с растяжкой, а с каким-то даже вывертом ошизевает Викуся. – Я босота? Да я не только не считаю деньги, не только не знаю, сколько их у меня, я… я… я вообще не знаю, что такое деньги!
Выпалив это, Викуся продолжает ошизевать, но теперь уже молча. Шизеет от такого поворота событий, от такого акцентированного словесного выпада и Люся. Они моргают дружка на дружку, как Винни-Пух с Совой. Моргают и дышат. Осознают чего-то, значит.
– Але, подруга, – решается Люся нарушить тишину, в которой слышно было только щелчки затворяемых и отворяемых век, – ты чего сказала-то?
– А чего? – как-то нерешительно бодрится Викуся.
– Чего ты не знаешь?
– А чего? А ничего…
– Ты не знаешь, что такое деньги? – заглядывает ей за веки Люся.
– Ну, а чего? – потщательней прикрывается ресницами Викуся.
– Да как не знаешь-то, если сама так и говоришь: деньги?
– Ну говорю, ну и что? Все равно не знаю. Слово знаю, а деньги не знаю.
– Доллары, фунты, рубли, в конце концов, – не знаешь? – ехидничает Люся.
– Доллары, фунты знаю. Даже рубли знаю, а деньги не знаю, – продолжает упорствовать Викуся.
Подружки молчат, увлекшись вечно-ресничной игрой. Люся протягивает к Викусе руку:
– Погоди-ка, комочек на реснице сниму.
– Сними, – мирно соглашается та. – его, конечно, нет и быть не может, но ты все равно сними.
Снимают, успокаиваются, дышат. Поглаживают дружка дружку по спинке, трутся носиками.
– Ну ты вспомни, – ласково говорит Люся, – швейцарские франки, евро, доллары – деньги. Помнишь?
– Да помню…  – тупится Викуся. – Это я так, чтобы аргументировать.
– А. Ну и ладно, – успокоено бормочет Люся. – А то я уж напугалась: кругом такая жизнь дикая, а ты деньги не помнишь – как жить-то без них? Кого любить-то?
– Не говори, – соглашается Викуся. – А скажи, все мужики козлы? Смотри, как мы из-за них чуть не поругались.
– Козлы, – ставит на них крест Люся. – Да и хрен с ними. Ты, главно, не забывай, что деньги – есть. А мужиков – нету, потому что толку никакого, не могут брюликов парочку девушкам подарить. Ругачка только из-за них.
– Ну все, все, – теперь уже успокаивает подружку Викуся. – Забудь. Все равно мы лучшие.
– Это понятно.
И они мурлычут, трутся, похлопывают.
Если вы их в таком настроении встретите, так и знайте: без брюликов не подходить. А то не влюбятся – подумают, что у вас душа некрасивая. Лучше предварительно менеджментом займитесь или рэп спойте. А потом на Porsche подкатите. Тогда есть шанс, что влюбятся. Они стоят того, часто влюбляются.

Историческая любовь

Люся и Викуся любят замуж ходить. Но не сами, что вы, – они любят, когда знакомые девчонки замуж выходят, или мальчишки. Тогда Люся и говорит Викусе: «Ну что, сходим в замуж? Еще раз посмотрим на эти приколы с колечками». Или Викуся говорит Люсе: «Слышь, подружка, Машка платье классное прикупила свадебное, презентацию в загсе устраивает. Сходим на этот замуж?» И смеются. Почему-то им смешно. Их спросишь: «А чего смешного-то?», а они пуще прежнего хихикают.
– Ну ты представь, – говорит Люся, – жила себе, жила девчонка, ни в чем себе не отказывала, одевалась прилично, вдруг приспичило ей во все белое вырядиться. Как на полюсе!
– Да ладно бы просто белое, как у медведя на полюсе, – подхватывает Викуся, – ей еще фату подавай! Как будто на полюсе от фаты теплей!
– Да ладно бы только фату, – прыскает Люся, – она и жениха в комплект включает! Ей одной тоскливо на полюсе!
 – Да ладно бы только тоскливого жениха на полюсе в комплект, – уже еле сдерживается Викуся, – она даже не додумается его под цвет полюса покрасить, чтоб гармонизировал!
– Мало того, не додумается, так она его еще в контрастный цвет допускает! Сама вся белая медведиха – полюсная как бы, а он весь черный – типа тропический какой-то, из средней полосы!
– И вот они стоят, прикинь: одна полярница в фате, другая – бурый мишка из тропиков!
– И кольцами друг в друга тычут!
– И расписываются, что потыкались!
– И танец!... Ой, не могу!
– Ага, вальс!... Держите меня…
И наши подружки начинают держать дружка дружку, потому что так раскачиваются от смеха, что иногда и оступиться могут и упасть.
Потом все же посерьезнеют.
– Но иногда, правда, бывают классные платья, – говорит Люся. – Помнишь, у Маруси какие оборочки были?
– Ну! А помнишь, как классно белое белье под белым платьем смотрится?
– Да уж… особенно чулки – классно с загаром сочетаются.
– Ой, да че у нее там загар-то был! Красный вместо кофейного!
– Не скажи! Самое то под свадебное платье…
– Да ну, мне не понравилось.
– Ой-ой-ой, не понравилось! А кто тогда говорил, что тоже, что ли, замуж податься?
– Так я не из-за загара, а что дом им подарили в Каннах!
– Ага, дом! А то домов у тебя без замужа мало! Ты из-за загара повелась!
– Ни фика! Просто я давно хочу в Каннах, а папа не разрешает, говорит, маленькая еще! А на загар плевать я хотела!
– Рассказывай! Я же видела, как ты…
Их остановишь, чтоб совсем не рассорились, скажешь: «Девчонки, вы чего? Дом, загар… А как же муж? Семья? Счастье вдвоем?»
Они остановятся на миг, даже иногда с интересом на меня посмотрят. Ничего мне не скажут, продолжат:
– Не из-за загара я повелась. Неправа ты.
– Да ладно, забудь. Это я так, к слову.
И приобнимутся. Помолчат, носиками потрутся.
– Не, вот ты мне скажи: а колечками-то зачем меняться? – опять встрепенется Люся. – Им че, без разницы, какое носить? – типа, на – я твое поношу, а ты мое померь? И размеры, что ли, всегда совпадают?
– Да это правило такое в замуже исторически сложилось, типа знак любви. Всех заставляют, мне говорили.
– Кого-кого знак?! Любви?! Исторически?!
– Ну, прикинь! Исторической любви!
И тут уже Люся и Викуся срываются в такой смех, что останавливать бесполезно. И вообще, кстати, они девушки веселые, заметили? Хоть над замужем посмеяться, хоть над чем – всегда готовы. Любят жизнь. И другим за это нравятся, хоть мне, например.

Коробка-автомат

Люся и Викуся прекрасно знают, что все, что ни делается в мире, все для них. А иначе – зачем оно вообще? Вот, скажем, коробка-автомат. Люся, бывает, в минуту задумчивости о коробках-автоматах приставит указательный палец к брови, большой упрет в щечку (остальные, как придется, но обязательно грациозно) и молвит:
– Викусь, не, вот ты вообрази себе, как люди мучались раньше – век, два назад, – пока автомат не придумали. Это что ж получалось? Это садилась утонченная барышня – правильно же, так же нас раньше называли? – садилась барышня за руль и вместо удовольствия от езды получала вот эти постоянные мучения – влево-вперед, вправо-назад? Ни на окрестности полюбоваться, ни проезжим подмигнуть, только на коробку передач все взоры?
– Да уж, – вздохнет Викуся, – тяжело нам раньше приходилось. Я поэтому, кстати, и не люблю раньше, особенно, когда меня еще не было. Я люблю сейчас, когда я есть. А то что это – всякие барышни есть, а меня нету? Да ну, средневековье какое-то…
– Ну, не говори. Мне тоже так не нравится. Да и то сказать, ученые-то какие раньше были! Изобретали всякую фигню, не могли первым делом изобрести коробку-автомат, мучили нашего брата!
– А у нас с тобой что, брат общий есть?
– Да не, эт я так, к слову…
– А, а то я заподозрила сразу всякое. А ученые плохие, согласна. А еще же им нобелевские премии за что-то давали!
– Ой уж давали! Слыхала я, за что им давали.
– За что?
– Прикинь – за романы, например!
– Да иди ты!
– Да я тебе говорю!
– Да ну… это ж с кем надо роман закрутить, чтобы премию дали, да еще международную. Погоди-ка, а этот Нобель, он сам кто был? Бабник, наверно? Поэтому, наверно, и премию за романы дают.
– Он швед.
– Швед?! Ааа, ну тогда все ясно, тогда конечно. А фамилия точно Нобель? Не на «к» начинается?
– Вряд ли. У шведов на «к» мало что начинается.
– Откуда знаешь?
– Да просто неудобно было бы произносить – Кнобель.
– Да ну, нормально. Кнобель, Шнобель. Хотя я другое имела в виду.
– Какое другое? Карлсон? Во, кстати, на «к» начинается.
– Да не, не Карлсон – Кобель. Только ударение на второй слог.
– На кого второй? Это как?
– Как, как… подумай.
– Викусь, ну ты че? Я тебе че – ученый какой-нибудь, что ли, чтобы думать тут сидеть?
– А вдруг премию дадут!
– Ой, на фик мне их премия, у меня своих хватает.
– А вдруг коробку-автомат придумаешь!
– Викусь, ты че? Ее ж уже придумали.
– А, точно. Ну ладно тогда.
И подружки замолчат, пальчики грациозно по бровям да щечкам раскинув.
– Ну надеюсь, – через время скажет Люся, – что тому, который автомат придумал, все же дали премию.
– Да уж точно дали, не сомневайся. Без автомата какой бы прогресс был, как бы без нее барышням современным жить-то…
И опять замолчат, вздыхают мягонько до новой мысли.

Любознательные все разгадают!

Люся и Викуся такие любознательные, ну такие любознательные, что не просто любят все знать, а небывало обожают все знать! Они ж ценят в человеке прежде всего интеллект, поэтому и свой стараются развивать, а для этого пытаются про все узнать, ну прям про все на свете!
– Почем такая блузочка? – с горящими глазами задается вопросом Люся.
– А такой джипик почем будет? – хитро шевелит извилинами Викуся.
– А сколько шампанского можно выпить, чтобы потом еще можно было его пить и чтобы еще охота было? – млеет от собственной изощренности Люся.
– А если прыгнуть с яхты в океан, то это так же, как с яхты в море, или сильнее качает? – пылает исследовательским интересом Викуся.
– А зачем губную помаду не сделают вечной? – меланхолично предается размышлениям Люся.
– И чтобы еще цвет у нее менялся автоматически, под стиль, – глубокомысленно изрекает Викуся.
– И чтобы еще стиль тоже автоматически подбирался: прическа под одежду, одежда под настроение, настроение под погоду, – философски надувает губки Люся. – А то зачем все самой приходится угадывать?
– А за что я стилистам плачу, если я сама все лучше них знаю, а они только подтверждают, какая я умница? – копает в самую суть Викуся.
– А если им не платить, то как люди узнают, что нам денег не жалко? – резонно оппонирует Люся.
– А кто все же по правде сказал, что Земля круглая?
После этого вопроса Люся и Викуся с ужасом от прикосновения к глубочайшим тайнам вселенной смотрят дружка на дружку и умно хлопают ресницами с полным размахом.
– А ты точно слышала, что она круглая? – шепотом спрашивает Люся.
– Точно, – шепотом же отвечает Викуся. – Вчера на вечеринке Ринат Маришке говорил.
Подружки вцепляются дружка дружке в руки и сближаются носами.
– Страшно … – почти немеет Люся.
– Еще бы… Представляешь – круглая… Мы вот тут стоим, а она круглая, – совсем почти не дышит Викуся.
Подружки так обездвиживаются, что у них даже ресницы не скрипнут от напряжения.
– Погоди-ка! – вдруг громко и отчетливо говорит Люся, сбрасывая наваждение. – Это какой Ринат? Который с усиками?
– Он.
– А какой Маришке? Которая, дура, оранжевое с веревочками носит?
– Ей.
– Так он же вечно пьяный-обдолбанный! И к Маришкиному папашке подмазаться хочет, в бизнес войти! Так он просто наврал ей, да и все!
– Точно, слушай! Он ради этого и пил, чтобы врать! А врет, чтобы еще больше пить.
– Фу-у, отлегло… А то я подумала, что Земля и правда круглая.
– Блин, и я напугалась!
И подружки, взяв дружка дружку под ручки, с полегчавшими сердцами идут куда-нибудь за новыми знаниями. Потому что, хоть одной проблемой и меньше стало, но ведь сколько еще загадок остаются неразгаданными!

Уважают чужие мнения

Люся и Викуся признают чужие мнения. Считать их правильными, конечно, не могут, поскольку слишком умны для этого, но признавать – признают. И право на существование таких мнений – признают безусловно, лишь бы эти глупые мнения не противоречили их правильным точкам зрения и не мешали жить. Нет, ну если вы каким-то важным делом занимаетесь, от которого им хорошо – ну, скажем, в боулинге шары протираете, или напитки им приносите, или рост валового продукта обеспечиваете, чтобы их папам было на каких дочек деньги тратить, – то занимайтесь и хоть что при этом думайте, только про себя. А вот если вы с какой-то хренью к ним пристанете, вроде того, что у Маришки платье от более крутого кутюрье, то отстаньте – не согласны они. Тогда вы идиот и обсуждать это не имеет смысла. Еще скажите, что у нее грудь туже – ха, да и только!
Но не приемлют они тупых чужих мнений не потому, что упрямы или неразвиты, нет. Как раз наоборот: потому, что слишком блистательно ориентируются в любых вопросах, хоть даже альтернативных. Они и пользуются-то, кстати, в основном альтернативными вопросами, например:
– У кого ноги длиньше: у меня или ты дурачок? – спрашивает Люся.
– Ответь мне на одно из двух: ты совсем идиот или у меня самая стильная прическа? – спрашивает Викуся.
– Ты мной восхищен или мне плевать на твою недоразвитость? – спрашивает Люся.
– Ты мной восхищен или пойдешь вон? – спрашивает Викуся.
– Я лучшая или у тебя мозг разложился? – спрашивает Люся.
– Я лучшая  – да или точно? – спрашивает Викуся.
При этом, заметьте, как они воспитаны, как деликатно предоставляют человеку свободу выбора: либо признать их правыми, либо себя бараном.
Люся и Викуся еще потому уверены в правильности только своих точек зрения, что понимают неправильные тайные мотивы людей, их неправильные скрытые пружинки. Они их тут же выявляют и обличают.
– Лидуся говорит, что зима будет холодной, – например, ставит на обсуждение Люся.
– Слушай ее, ага, – принимает к рассмотрению Викуся. – Она просто шубу купила такую длинную, что в ней только по границе ходить, рубежи охранять. И еще автомат под ней прятать.
– И солдат парочку, – поддерживает прения Люся.
– Во-во, – веско подтверждает Викуся, – солдаты – это как раз про нее, ее уровень.
– Или сантехники, – выдвигает новую версию Люся.
– Ага, – акцентирует Викуся, – самое то. С паклями!
– У нее у самой на голове пакли, кстати, – развивает идею Люся. – Пакли-шмакли!
– Именно шмакли! – ставит окончательное клеймо Викуся. И обе смеются.
Видите, как безошибочно они установили, почему зима не будет холодной. А все потому, что в людях разбираются.
А разобравшись в очередном люде, или в очередной люде, наши подружки потрутся носиками, возвышенно дружка о дружке подумают и – по салонам, шубки себе выбирать. Только не такие длинные, как у этой дуры Лидуси. Потому что они хоть и уважают чужие мнения, но прекрасно осознают, насколько эти мнения ложны и как мешают жить и покупать правильные шубки.

Такая к музыке любовь

От музыки Люся и Викуся не просто… чего?! – нет! Я говорю: от музыки Люся и Викуся не просто прутся… а?! ну! нет, не прутся, а вообще ошиздезвереневают! Чего?! Не слышу! Любят, говорю! Что кого?! Да музыку, музыку, етит твою мать! Люся! Ну! И Викуся! Музыку любят! Громкую! Да выключи ты это гавно! Или убавь хотя бы! Что давно?! Да не давно, а гавно! Я говорю… фууу, ну слава богу…
Я говорю, Люся и Викуся от музыки получают огромное наслаждение – эстетическое, моральное, ну и еще какие подвернутся. У них высоко поставлена культура прослушивания, они не станут распылять свой слух где ни попадя и на что ни попадя, нет. Только клуб, только ночной. Очень глупо ведь, если разобраться, слушать музыку днем, дома, в одиночестве, да еще и тихо.
– Я что, – говорит Люся, – у врача-ухолога на приеме, что ли, чтобы прислушиваться, кто там чего шепчет?
– А я что, – поддерживает Викуся, – все наряды покупаю, чтобы домашние стены радовать, что ли?
– И я, и я! – усиленно кивает Люся. – Дурочка я, что ли, чтобы радовать? А еще стены, не говори!
– И общество не для того создано, – авторитетно заявляет Викуся, – чтобы я от него пряталась в одиночестве.
– Не, не для того! – не менее авторитетно кивает Люся. – Точно не для того.
– Да и днем музыки не бывает! Вообще не бывает! – вдруг выпаливает Викуся. Люся несколько ошарашено смотрит на подружку, пытается подумать, тут же бросает это дело и толкает Викусю в бок, нежненько, аккуратненько:
– Ты чего? Как не бывает? Вообще не бывает? А куда она девается-то?
– Не знаю! – настаивает Викуся. – Но не бывает! Точно тебе говорю. Я как-то заезжала в клуб днем – нету!
– Как нету?! Кого – клуба?! Ааа, поняла, поняла – музыки, что ли, нету? Прям совсем?! Прям даже чуть-чуть не осталось?
– Совсем! Потому что чуть-чуть – это не музыка! – И Викуся гордо смотрит поверх голов. Голов никаких, правда, нету, не считая Люсиной (но ее, кстати, можно и действительно не считать), но Викуся смотрит так, как будто поверх этих голов, которых нету.
Люся в ужасе моргает, раз, другой, третий. Слышен только жалостливый скрип ресниц. Чтобы поберечь подружку от полного износа жизненно важных органов, Викуся говорит:
– Да не переживай. Я думаю, – здесь Викуся еще раз победоносно обзирает пространство поверх отсутствующих голов, которые, возможно, могли бы ошибочно считать, что она думать не умеет, – я думаю, – с напором повторяет она, – что это временно.
– А потом появится? – вспыхивает надеждой Люся.
– Ага. Она всегда появляется к нашему приезду, то есть к ночи. Замечала? – пока едем – нету музыки, как приедем – вот она, орет вовсю!
– Слушай, точно.
– Теперь понимаешь, кто самые центровые? Для кого музыка включается?
– Слушааай, для нас, что ли? Мы, да?
– Безоговорочно! Притом на громкость обращала внимание? Не сюсю-мусю, Шопен какой-нибудь, а все всерьез, с децибелами!
Люся польщена и краснеет от удовольствия. Она, конечно, не сомневалась, кто самый центровой в мире музыки, но лишний раз убедиться всегда приятно.
– Да ладно, чего ты их так обзываешь, – всепрощающе говорит она. – Ничего они не децибелы, нормальные парни, просто работа у них такая. Слушай, а давай попробуем прям здесь, дома, прям сейчас чего-нибудь врубить на всю! Может, и децибелы на громкость сбегутся, поприкалываемся.
– Ты что? – осаживает подружку Викуся. – Мы что, обслуга какая-нибудь, что ли, чтобы врубать? Да и вообще, некультурно это, для этого клубы есть, а не дома.
Но уже поздно, Люся уже нажала кнопку. И подружки, против своей культурной воли, вживаются в ритм и начинают ошиздезверевать! Чего?! Кнопку, говорю! Да, культура! Чего?! Да не дура, а культура! Кого?! Нет! Да не шизы, нет! Я говорю, оши… да етит твою мать! Да все! Любят, говорю, любят! Что кого?! Да уж ясно, не Шопена – музыку любят, музыку! Да отвали! Не до тебя! Тут ритм такой, громкость, а он пристал… Йохухоооо!!!

Первозданная природа

Люся и Викуся любят природу. Они с детства запомнили, что природа – это где все мы находимся. Только если в городе находиться, то это не совсем природа, потому что человек ее обработал и загрязнил, а вот если за город выехать, то это первозданная.
- Какая-какая? - начинает прыскать смехом Люся.
- Первозданная, - поясняет Викуся.
- Это как? – все сильней прыскает Люся.
- Ну это значит, что там первое здание, - по-профессорски снисходительно усмехается Викуся.
- Где там первое здание?
- Ну чего не понятно? Вот есть природа, она такая вся большая, красивая, зеленая. А потом, когда по домам разъезжаемся, к городу подъезжаешь, и вот там стоит такой амбар, грязный весь, серый. Это и есть первое здание.
- И что? – еще сдерживает сильный смех Люся.
- И то. Все, что до первого здания – ну, там горы, лес, трава – это натуральная природа, красивая и зеленая, это и есть первозданная. А где амбар начинается, где все закакали, там все – конец природы, начало города.
Люся вдруг серьезнеет. И даже немного хмурит лоб. Это у нее не очень получается, потому что она хорошие деньги платит, чтобы лоб не хмурился, но все же похоже, что она думает.
- Погоди-ка, - говорит она. – Тогда все наоборот должно быть. Где первое здание начинается, там и должна быть первозданная.
Викуся постепенно увеличивает объем глаз, но не очень сильно, чтобы брови на лоб не налезли и тоже его не помяли.
- Слушай, точно, - говорит она. – Вот ни фика себе! Подожди-ка…
Викуся замирает с широко, но осторожно открытыми глазами, водит пальцем по воздуху, как будто уравнение чертит, чего-то бормочет. Люся с интересом за ней наблюдает.
- Это чего ты делаешь? – спрашивает она.
- Да погоди! – Викуся продолжает рисовать в воздухе формулы. – Так… природа… едем… здание… оно первое… первозданное… слууууушай! Получается, ученые облажались!
- Почему?
- Ну потому что ты права! Когда первое здание начинается, тогда и первозданная. То есть первозданная природа – в городе!
Люся гордо приосанивается.
- Понятно, что я права, кто бы сомневался, - с достоинством говорит она. – А ученые-то почему облажались?
- Ну как! Это же они придумали слово "первозданная". Они и облажались, не про то придумали.
- Ох уж эти ученые, - деловито вздыхает Люся. – Вечно за ними все подправляй. Че думаешь, будем писать в Академию наук?
- Писать? – напрягается Викуся. – Может, лучше позвоним? А то писать как-то…
- А, точно, - радуется Люся, вдруг поняв, что писать – это, действительно, как-то…
- А у тебя телефон есть?
- Ща погоди, посмотрю в контактах, - лезет Люся за телефоном. – "Академия" на какую букву?
- На "а".
- Акрил, Аркаша, Аушки… - читает она список контактов. – Аушки – кто это, не знаешь?
- Откуда я знаю твои контакты. Ты академию смотри.
- Аушки, Аушки… - бормочет Люся. – Это который на горнолыжке в лес уехал, что ли?
- Академия есть? – теряет терпение Викуся.
- Неа.
- А Наук?
- А зачем Наук-то?
- Ну как – академия наук. Может, ты наоборот написала: сначала фамилию, потом имя.
- Да че я, больная что ли? Наук академия, что ли? Да и вообще, я фамилии никогда не пишу. Только имя или кликуху.
- Ну может, ты думала, что это кликуха.
- Да ниче я не думала! – взрывается Люся. – Да и вообще, на фик мне какая-то академия! Сроду бы такую фигню в телефон не записала! Академия. Пошла она!
Люся закрывает телефон.
- Не она, а он, - поправляет Викуся.
- Кто он?
- Академия. Потому что все ученые – мужчины.
- Да и хрен с ними! Все! Надоели! Зачем они тебе вообще, эти мужчины-академики?
- Ну как, во-первых, это солидно, если у тебя мужчина – академик. А во-вторых, мы им что-то сказать хотели.
- А, точно, про природу первозданную.
- Ну, точно.
- А вот хрен им! – злорадно смеется Люся. – Они напутали, а мы за всех отдувайся? Нет уж, пускай тупят дальше, а мы будем умней их.
- Слушай, точно, - вдруг поражается этому Викуся. – Получается, мы с тобой умней академиков… Они напутали, а мы разобрались.
Подруги замирают, широко, но осторожно открытыми глазами упершись друг в друга.
- Вот это да-а… - шепчет Викуся. – Слушай, я тебя уважаю, ты такаааая умная.
- И я тебя, - рдеет Люся. – Ты тоже, как я.
И наши подружки мечтательно смотрят на первозданные облака. Хотя… откуда облакам быть первозданными, если там зданий нет…