Чур, чур меня
А слышали вы, что еще несколько десятилетий назад в среде ученых было принято время от времени жертвовать собой ради науки? Не совсем, конечно, принято, уместнее сказать – почетно, но суть от этого не меняется: во благо человечества кто чумой себя заражал, кто собственную кончину подробно комментировал, кто новые лекарства на себе испытывал. Верили, что самоотречение не окажется напрасным, что большим человеческим массам от этого польза будет, захорошеет им.
Вот и я решил – схожу на балет! Хлебну неизведанного и будь, что будет!А что будет – и предположить страшно. Как организм, взращенный на четких отбивных ритмах рок- и поп-музыки, отреагирует на симфонические переливы? А вдруг там размер не четыре четверти, где тогда искать опору?!
И как поведут себя барабанные перепонки, когда в них хлынет не два-три, даже не пять, а сразу с полсотни различных по тембру и высоте звуков?! И справится ли мозг с сортировкой этой струнно-духовой вакханалии? Найдутся ли у него еще резервы, чтобы осознавать, что он, собственно, получает удовольствие?
И потом... Остается же еще самое страшное: на сцену неизбежно выйдут танцовщицы... Даже сейчас, когда я всего лишь думаю об этом, мурашки уже строятся полками, трубят в боевые рожки и дружно заносят свои лапки, чтобы пройтись по моей спине в бесчеловечном марше...
Ну как, как я, дитя мерцающих экранов и пульсирующих огоньков, жертва рекламных нарезок и слащавых бесперебойных восторгов, - как смогу я различить, опознать, почувствовать ПРЕКРАСНОЕ?
Кто разъяснит мне, пресыщенному рафинированными телами и их отдельными ракурсами на экранах и обложках, - кто мне разъяснит, в чем прелесть и эстетический изыск именно этих танцующих на сцене тел?
Далее. Должен ли я, по воле бешеного прогресса выпавший из культурно-исторического континуума, - должно ли мне знать разницу между "фуэте" и "пуанте", чтобы полноценно впитать великое наследие минувших эпох?
И остались ли еще в душе, замордованной и затюканной в беспрестанных стычках с материальностью мира, - остались ли в ней силы, чтобы крикнуть: "Как жалко тратить жизнь на зарабатывание денег!" Чтобы крикнуть так и хотя бы на время освободиться от наваждения; чтобы крикнуть, обмякнуть и раскрыться навстречу ... - чему? Навстречу чему?
Одним словом, сами видите: вопросов больше, чем ответов. Поэтому-то, как дерзкий ученый, я и решился на такой жестокий эксперимент над собой. Пусть, пусть меня одолеет этот богемный недуг, эта непонятая пока бацилла классицизма, пусть. Но я должен, должен разузнать, что же это такое – балет.
В общем, жребий брошен, мосты сожжены – я иду на балет. Чур меня, чур...
Чур меня еще раз
Без длинных вступлений, а вот так вот сразу и скажу – был я на балете, был!
Хотя поначалу все и вся были против: фрак сжег утюгом прямо накануне концерта; из парадного вышел и тут же в лужу вляпался; гнедая захромала, пришлось выезжать на общественной карете, а в ней контролеры штрафанули, да как-то так приземленно, невозвышенно, словно я не в театр оперы и балета еду, а на собрание сборщиков макулатуры. Ничего, думаю, все равно доеду.
Ну и доехал, естественно. Влетаю, пальту свою сдаю и в курилку – от городской суеты отчищаться, принимать подобающий вид и форму. Настроил там брови домиком, будто я слегка озадачен некой недосказанностью в построении субдоминанты к ша-диез-мажору в третьей цифре, и выхожу.
Первым делом обзираю скопившиеся в холле народы. Гляжу, примерно у трети публики тоже с субдоминантой загвоздка, тоже этой недосказанностью томятся; другая треть, или около того, плевать хотела на все диезы и бемоли скопом и на каждый из них в раздельном исполнении – они пришли на серьезное мероприятие, им не до всей этой ерунды; третья же треть от взора моего ускользнула и тихой-тихой сапой – раз! и уже в креслах они растворились, на сцену смотрят. Ну и я в кресло, и я смотрю, не просто же так пришел – зрелища жажду!
Ну и дожаждался, получите и не охайте.
Колокола, невесть откуда взявшиеся, чего-то там прокурлундыкали, свет в зале – чух, чух, чух – затух весь, и вот она сцена! Да еще какая сцена-то! Вся в обрамлениях мягко подсвеченных, вся в тенях многоцветных и улыбается сдержанно. Пришлось и мне улыбнуться, не утерпел.
А тут тетенька такая импозантная выходит и французским словом ко мне обращается: па-де-труа, мол, Гена, и не колыхайся. Я и обмер.
И заиграло, заиграло! Оркестра хоть и не видать, но струны вжикают весьма чувствительно, весь зал приятностью наполнился, воздух так и переливается - волнами, волнами!
Гляжу – а на волнах-то трое: один мужеского полу, а с ним две девчушки такие воздушные. Вот он к одной подплывет, чего-то там поуговаривает ее, та вся встрепенется, заволнуется, потом вместе побежали-побежали – р-раз! – и она взлетает, юбками тонкими взмахнув! Кажется, сейчас плюхнется, ан нет – парень-то не промах, дает дамочке полетать немножко, потом плавненько опускает. Она довольная, снова по волнам скользит-трепещет. А парнишка не будь дураком – ко второй подруливает. Та тоже зардеется вся, перышками зашевелит, глазками заповодит и соглашается. Тогда этот хитрюга и с ней те же штучки проделает, доведет до полной восторженности, бросит и снова к первой. А эта, конечно, огорчается, но как-то без обиды огорчается, легко. Наверное, знает, что он к ней еще обратится. И точно: лебедь-то этот, похоже, еще не определился с выбором, так и метался от одной к другой, пока они все втроем не сошлись в согласном танце. Но тут музыка кончилась, и мы все хоть и хлопали, а все равно интерес остался – чем же там у них все обернется?
Не успели мы посожалеть как следует о неясной судьбе лебединой, а на сцене уже все по-другому: выскочил казачок и давай гопака наяривать, разгонять сожаления! Да как еще ловко у него это выходило, аж все наши внимания позахватывал! Вот охота ему до неба допрыгнуть и все тут; и главное, что ведь чуть-чуть только не достает. Вот он по сцене погарцует, с духом соберется, напружинится весь и – хоба! – взлетает ввысь, крутится, карабкается, но небо в последнюю секунду чуть приподнимется, он руками-ногами с досады по воздуху похлопает, наклонится так, что, гляди, сейчас плашмя рухнет – ан опять нет, резко как-то вывернется, приземлится, присядет на миг в задумчивости, и по новой облака атакует! Мы все, в зале сидящие, так прониклись этой его устремленностью в небо, что стали помогать, как можем. А как можем? Только хлопать в такт и вперед телами подаваться. Еще бы пару минут, и мы бы точно всем миром закинули его повыше, да и в пляс могли бы пуститься, но музыка обратно кончилась, казачок раскланялся, ничуть не огорченный, ну и мы тогда расслабились, печалиться не стали, мол, в следующий раз совладаем.
А дальше вообще целая трагедия разыгралась. Пока султан где-то прохлаждался, его любимый раб пробрался в гарем, и такая там веселуха началась, что я бы на месте некоторых постыдился. Вся их подноготная вскрылась. Ну и понятно, когда муж вернулся – все врассыпную, а он привлекает к ответу супругу. Как только она не изворачивалась, какие только доводы не приводила – тот как скала. И ведь любит, вроде, а не наказать не умеет. Менжевался, менжевался, а все ж таки заколол. И когда он кинжал ей в грудь всадил, даже музыка от слез захлебнулась, и свет совсем померк, и сзади меня сидевшая женщина в ужасе прошептала: "Все..."
А я рванулся было за "скорой", потом думаю: куда там, они же в Персии где-нибудь, пока до них "скорая" доберется от нас-то...
В общем, я вам так скажу: когда мы все по домам потянулись, то не было уже этих трех разных третей, потому что все как-то одинаково переживали и за султана, и за султаншу, да и за лебедей тоже и других малореальных персонажей. Не знаю, как другие, а я теперь дождусь, когда "Тысяча и одна ночь" отдельным номером пойдет. Хочется разобраться, как это у них все так вышло, и не было ли другого выхода.
А еще мне сказали, что все это дело будет живой оркестр обрисовывать! Ну, это вообще! "Скорые" надо заранее к театру подгонять, потому что без обмороков не обойдется. Впрочем, поглядим. До встречи в Персии.
Разбор балетных полетов
Человек, понимаешь, пытается высоким искусством заниматься, культурным уровнем расти хочет, а вы такой цинизм употребляете! – пеняла мне полная дама, сидя у стола, заваленного сальными бумажками с фрагментами пищи, и непрестанно оправляя какую-то торбу, лежавшую у нее на коленях. – Ведь это вы написали, что мальчик и две девочки на сцене были? Вы о балете пишете?
Губы ее жирно блеснули чебуречным соком. Она неторопливо жевала, прихлебывала чай, оправляла торбу, клеймила меня вопросами и попутно просвещала под кислый запах недобросовестно приготовленных чебуреков.- Я тоже пишу о балете, хрум, но я пишу о нем не так, фьлюп, я пишу давно (торбу чуть влево), всегда пишу. А вы, скорей всего, недавно? Так вот (торбу вправо), какие художественные задачи вы ставили своей статьей?
Дальше звуки не привожу, они вполне уверенно стабилизировались, следуя через равные промежутки и нисколько не мешая балетной бонзе развивать свою мысль, даже наоборот – мне показалось, что в этих надкусываниях и прихлебываниях она черпала вдохновение, ну или по крайней мере мыслительную энергию. Торбой, кстати, оказался ее собственный живот, существовавший как-то полузависимо от остального туловища.
- Да, балет прочитал вашу статью и ужаснулся. Это же цинизм! Что балет? Ну да, балет прочитал.... А, вот опять вы не поняли.... Балетом я называю балетмейстера. Да.... Так вот, балет прочитал и ужаснулся! Он же хочет высокое искусство ставить, старается, ставит, а вы – "мальчик и две девочки". Какие художественные идеи вы осуществляете, когда называете балерин девочками? Я с удовольствием допускаю, что вы ничего не понимаете в высоком, но надо же было тогда похвалить как-то, если не понимаете! Нет, не надо, конечно, перехваливать, все-таки они еще недавно стремятся к высшим культурным ценностям, мало что умеют, раньше просто в дискотеку танцевали.... Но знаете, лучше уж так, чем по подъездам водку горланить! А вы, если не понимаете про тонкости балета, могли бы меня спросить, я бы вас научила, как похвалить без особых терминов, чтобы и балету приятно и читатель легко догадался, что балет – это высокое, что балет – это хорошо. Вы, я вижу, тоже парень хороший, раз молчите... Статья, она ведь как? Статья направлена прежде всего на то, чтобы про кого пишешь, - если они хорошие люди или, как в данном случае, балетом хотят быть, - чтобы они порадовались, что про них хорошо пишут. Вы вот не понимаете, а балет – он нужен. Балет – это же ясно, это - высокое. Значит, даже если не понятно, все равно надо похвалить. Нельзя про высокое простыми словами, как вы: "мальчик и две девочки"! А во-вторых, статья направлена (хорошая статья, не ваша), она направлена на читателя. Что он все телевизор да телевизор! Пусть он знает, что балет выше телевизора, хоть и импортного! Пусть он прочитает мою статью и поймет, что есть еще кому доверить свое чувство прекрасного. Грустно, конечно, что все равно он не оторвется от своего ящика и даже, может быть, и не дочитает, но нельзя! Нельзя разговаривать об искусстве, используя простые слова. Что вы там пишете – "он побежал, прыгнул", или как там у вас? Это что – про балет? Да это про какие-то соревнования. Я вот вам дам прочитать свои материалы про то, как надо, благо их у меня много. Вы там посмотрите, что есть – что можно найти хорошие, красивые слова, типа "воспарил" или "вознесся", ну или там... ну не знаю... много слов всяких, много! Надо уметь их подбирать, есть же словари синонимов, в конце концов. А что вы удивляетесь, очень даже есть и очень даже полезные словари.... А еще есть словарь рифм. Когда надо продемонстрировать всяким там поэтам доморощенным, я беру этот словарь и – пожалуйста! Стихи, рифмы такие, что некоторым и не снились! Статью ведь, если про какого-нибудь поэта пишешь, то надо ведь понять сначала, проникнуться стихосложением. Очень рекомендую. В общем, вы спрашивайте, я много знаю, про многое писала.... И про предприятия всякие могу, если надо, про промышленность. Там, конечно, другая лексика, своя специфика, тоже владеть надо, чтоб руководителей не обидеть.... Но цинизм! Цинизм неуместен. Цинизм – это когда про алкашей или про бомжей. А про балет!? Про балет – нельзя. В общем, вы хороший парень, молча слушаете, из вас выйдет толк. Хотите чебурек? У меня еще много, много чебуреков, не стесняйтесь, спрашивайте...
© Геннадий Аминов
С сокращениями опубликовано в "Аргументах и фактах"