Одна продавщица колбасных изделий заставила меня крепко задуматься.
В близь к тому магазину, где она работает, я переехал совсем недавно. Сами понимаете, вскоре мне пришлось идти за колбасой. Без нее я чувствую себя неуютно (пока еще без колбасы, а не без продавщицы).
Поначалу я не придал всей этой сдерживаемой гипервежливости почти никакого значения – приятно, но и только. Надо сказать, что я почти не верю в искренность каких-либо желаний человека, а также их проявлений, кроме одного: я искренне верю в животную глубину и первозданность человеческого желания секса. То есть все что угодно можно закамуфлировать под все что угодно, любые страсти, умения и приличия – под любые и всяческие приличия, умения и страсти. Всему сдерживающему можно обучиться, с большим или меньшим успехом, на всякое проявление человеческой натуры найдется с десяток старых и новаторских ограничивающих школ, методик или, чего доброго, программ. Воспитание и культура делают свое дело, делают неплохо, объясняя нам, как, что и в каких пропорциях лучше проявлять. И лишь секс, хотя и его пытаются загонять в рамки культурного обмена удовольствиями, стоит особняком. Как ни образовывайся, похоть – в самом милом и желанном смысле слова, и даже не слова, а чего-то внесловесного – не обуздаешь. Ты можешь ее прятать, втискивать в рамки приличий, подчинять интересам общества, но – все тщетно. Ты можешь даже не позволить ей проявиться, задавить ее своим интеллектом, но – тщетно опять. Даже если она не вырвется наружу в неустановленном для этого месте, грызть тебя все равно будет, переиначивать, перестраивать твой организм, перенаправлять твои усилия все равно станет, руководить твоими словами и поступками, пусть и без видимых последствий и осязаемых действий, все равно будет и станет. Да, ты, может быть, даже победишь и останешься верным солдатом общепринятой морали и будешь по ночам плакать в подушку по еле живому (но все же живому!) трупу осуждаемого добропорядочными гражданами врага-похоти, но… если к тебе подойдет покупатель, который непонятно почему в мгновение ока реанимирует этот затюканный полуживой труп – ты не сможешь спрятать глаза так быстро, чтобы не дать ему крикнуть со дна твоего существа: «Я здесь, я жив, спаси!»
Все это, наверное, мелькнуло в моей голове, а скорее всего, не мелькнуло. Так или иначе, но вежливость я отметил галочкой в своей голове и тут же забыл – мало ли вокруг вежливых продавщиц, а у меня в башке галочек. А через день, как это часто бывает в нашем несовершенном мире, колбаса у меня закончилась. Естественной реакцией на этот заслуживающий сожаления факт стал мой новый поход в тот же магазин. Угадайте, кого я там встретил. Правильно – дракона! Те, кто угадал про продавщицу, тоже не окончательно неправы. Ее я тоже встретил, все за тем же прилавком. Дракона же поперву не заметил. Пока не попросил продав… да что я все продавщица да продавщица! У нее же табличка на лацкане – «Татьяна». Так вот, когда я попросил Татьяну отвесить причитающееся мне, она, до того будто бы чрезвычайно занятая и совершенно меня не замечавшая, воспылала и вновь обнаружила исключительную вежливость, переходящую все допустимые нормы вежливости и переводящую простой процесс купли-продажи в область каких-то метафизических зашифрованных диалогов.
Я (нейтрально, даже без слюны): «Можно мне колбаски?»
Она (подняв наконец на меня глаза и явив-таки пышущего в глубине дракона): «Какой?»
Я (отпрянув от дракона и прилавка, но тут же припрянув обратно из-за потребности в колбасе, а может, в чем-то большем): «А вот эту…»
Она (воздерживаясь от прыжка на меня, но явно сублимируя его всеми способами, доступными женщине в условиях окружающего магазина): «Ах, эту!»
В это незамысловатое буквосочетание она вложила примерно следующее: «Ах, блистательный сударь, Ваш изысканный вкус в отношении колбас может свести с ума любую, даже самую преданную идеям монашеской жизни, женщину! А тем более такую слабую и беззащитную от Вашей сексуальной агрессии и неотразимости, притом такую сексуально изголодавшуюся и любвеобильную даму, как я…» Добавьте сюда еще непередаваемую игру телом… Словом, обслужила она меня исключительно вежливо, по всем канонам продавщицкого искусства. Настолько вежливо, что я некоторое время покупал продукцию мясоперерабатывающих заводов только в том магазине и только в те смены, когда работала Татьяна.
Представьте же мое удивление, когда я узнал, что на нее, на ту самую Татьяну, на этого ангела культурного обслуживания покупателей написали жалобу… за хамство при обслуживании покупателей! Не верю! Что написали – верю, но что хамила – не верю! Хотя… если клиентом была какая-нибудь этакая… ну как бы сказать… ну не знаю! Соперница, что ли, потенциальная. Или какой-нибудь символ женской асексуальности. Или некая апологетка сексуального воздержания, а то и полного и безжалостного искоренения похоти… Да, вот это скорее всего: какая-нибудь мымра, с которой пылающая внутренними, с трудом сдерживаемыми страстями Татьяна вступила в конфронтацию при обсуждении бессмысленности и негуманности воздержания, а также резонности и глубочайшей целесообразности безоговорочного подчинения страстям… Тогда я за Татьяну!
Но позже выяснилось, что апологеткой оказалась безобидная старушка, усомнившаяся в сроке годности какого-то питательного продукта. Вот тут я и задумался крепко. Ничего не понимаю. Как же так устроен человек, что в нем одном уживается и гипервежливость и хамство? Вот эта-то задумчивость и привела меня к мысли о влиянии секса на все буквально области человеческих отношений – в том числе и на цивилизованность продажи колбасы.
А Татьяну, после еще нескольких случаев конфронтаций (все, заметьте, с особями женского пола, что никак не может не говорить о сексуальной подоплеке этих экзистенциальных битв), уволили… У кого теперь колбасу покупать? Вот и чувствую я себя как-то неуютно – и без колбасы, и, пуще того, без Татьяны. Душу она, что ли, в нее вкладывала, в колбасу-то…
© Геннадий Аминов