Итон Стеннард Барретт
Глава 1
«Дуй, дуй, о змийный ветер».
Шекспир.
«Дуйте, ветры, дуйте».
Мур.
Случилось это сумеречным вечером в осеннем октябре; мокрый дождь лился на землю жидкими потоками, и ужасающе, Зевсоподобно, погрохатывал гром. Непритязательные, но мирные обитатели маленького, но приличного домика как раз рассаживались за столом, чтобы порадоваться скромной, но здоровой пище, когда громкий стук в дверь заставил их насторожиться. Бертрам вооружился черпаком. «Увы вам!» – вскричал старый маргеритон, а маленький Билли воспользовался благоприятным моментом, чтобы набить свой рот мясом. Невинный обман! счастливое детство!
«Отца отрада, матери услада».
Тогда Бертрам отворил дверь, и вдруг – ого! – прекрасная дама – бледная, едва дышащая, роняющая мириады капель и с таким взглядом, что дрогнули б сердца даже у членов Королевского общества по защите животных – прекрасная дама, дрожа, просеменила внутрь. «Увы вам, мадам! – сказал маргеритон, – промокли вы?» «Промокла? – воскликнула прекрасная незнакомка, выжимая целый ручей из краешка своей одежды. – Так боже мой, конечно же, промокла!» Маргеритон почувствовал всю справедливость, всю мягкость ее упрека и поспешил переменить тему, предложив гостье бокал вина.
«О аромат святого для меня».
Незнакомка отпила, встряхнула головой и потеряла чувства. Волосы ее были длинны и темны, а постель уже готова; а так как ей, похоже, нездоровится, то мы покинем ее на некоторое время, дабы не разочаровывать невежественный мир в том, что касается выбора момента, чтобы оставить человека.
На скалистой вершине нависающей пропасти, в основание которой яростно бился грозный Атлантический океан, стоял обнесенный рвом замок, называвшийся Иль Кастелло ди Гримготико. Так как северная башня оставалась незаселенной со времени смерти ее покойного лорда, Энрика де Виоленчи, то, par consequence, по ночам в ней можно было наблюдать огни и фигуры. К тому же, черные брови нынешнего барона уже несколько лет имели обыкновение сходиться у переносицы, и quelque fois, он торопливым шагом следовал по картинной галерее. Учитывая все эти обстоятельства, становилось очевидным, что когда-то он совершил убийство….
Глава 2
«О!»
Мильтон.
«А!»
Поп.
Как-то вечером баронесса де Виоленчи, незадолго до того растянувшая связки левой ноги при сочинении восторженной оды, решила не ехать на светский раут к Леди Пентсилии Руж. Когда она сидела за тарелочкой креветок, вошел лакей с корзиной, которую только что оставили для нее. «Поставь ее, Джон», – сказала она, касаясь его лба вилкой. Обладавший веселым нравом юноша сделал как ему было сказано и вприпрыжку выскочил из комнаты. Вообразите же себе изумление баронессы, когда она обнаружила, открыв корзину, ангельское дитя, спавшее внутри. Дубовый крест со сделанной на нем мелом надписью «Истерика» был привязан к шее, а пятнышко, похожее на раздавленный крыжовник, приковывало внимание к локотку. Ввиду того, что у них с лордом никогда не было детей, баронесса приняла решение, sur le champ, удочерить прелестную Истерику. Ни много, ни мало – целых пятнадцать лет эта достойная женщина посвятила воспитанию своей маленькой питомицы, и за это время привила ей все мыслимые и немыслимые достоинства. Ее вздох, в частности, был признан мягчайшим в Европе.
Но смертный час неотвратим; в конце концов его черед приходит, и ни добродетель, ни всезнание не в силах избежать его. Одним словом, милая баронесса умерла, и наша героиня бесчувственно пала на ее тело.
«О земляки, как резко пала осень!»
Но пора уже описать нашу героиню. Как Мильтон говорит нам, что Ева была прекраснее Пандоры (воображаемой женщины, которая никогда и нигде не существовала, кроме как в головах поэтов), так и мы объявляем, и готовы поставить жизни, что наша героиня очертаниями затмевала Тиминитилиди, которую ни один человек не видел, а голосом – музыку сфер, которую ни один человек не слышал. Быть может лицо ее не было совершенным, но в нем было нечто большее – и это интересно – оно было овальным. Ее глаза были настоящего, изначального, старого доброго голубого цвета, ресницы – чистый шелк. Да, не забудьте полноту губ, обрамлявших чистый жемчуг зубов, а на щеках ее соединились розы Йорка и Ланкастера. И венчал все это нос греческого типа. Такова была Истерика.
Но увы! беда, как и овца, редко ходит одна. Так, однажды вечером, когда наша героиня отправилась в часовню, намереваясь уронить дежурную слезу на могилу своей святой благодетельницы, она внезапно услышала,
«О, ужас ужасающий, и страх наистрашнейший!»
как отдаленный орган провозгласил начало мрачного своего соло. Пока она готовилась, в огромном смятении и страхе, присоединить свой голос к этому соло, четыре человека в масках выскочили из-за каких-то надгробий и поволокли ее к карете, которая тут же и отъехала со всеми седоками. Тщетно пыталась она смягчить их обмороками, слезами и простенькой балладкой; они сидели, пересчитывая в уме свои злодеяния и не обращая на нее внимания. Так как шторы кареты были всю дорогу опущены, то и мы опускаем описание местности, по которой они проследовали. Кроме того, события внутри кареты и без того займут достаточно внимание читателя, потому что в одном из злодеев Истерика узнала – графа Стиллетто! Она лишилась чувств. На второй день карета остановилась в старом замке, и девушка была препровождена в отделанную гобеленами комнату – в которой ржавые кинжалы, рассыпающиеся кости и полуистлевшие одеяния в беспорядочном изобилии были щедро разбросаны по полу – где наше нежное создание слегло с вывертом века, вызванном безостановочными рыданиями.
Глава 3
«Уж точно дня такого, нет, не было еще!»
Томас Тамб.
«Тот самый день, важнейший день!»
Эдисон.
«O giorno felice!»
Итальянский.
Голубое небо и звон колоколов возвестили миру о наступлении утра того счастливого дня, что был назначен судьбой для соединения наших влюбленных. Девушки, объединенные узами дружбы и искусственными розами, пританцовывают под свирели и барабаны, в то время как группы детишек и цыплят ласкают сердце союзу родственных умов. Слева от деревни раскинулись плантации репы с уже пробивающимися пучками; справа – полуразвалившаяся собачья конура
«С почтенной пышностью венчает сцену»,
в то время как повсюду восхищенный взор встречает огроменные горы и малюсенькие маргаритки. Одним словом,
«Природа вся – одна всеобщая ухмылка».
Процессия уже двинулась к церкви. Невеста облачена в белые одежды. Десять знаков Зодиака, усыпанные блестками, играли на солнце, но Дева была пропущена по желанию невесты, а жених предложил обойтись без Козерога. Какая милая деликатность! В руке невеста держала горшочек с миртом, а голову украшал маленький зажженный факел, символизирующий Гименея…. Брачная церемония прошла на высокой ноте, и любящий жених, прижимая невесту к сердцу, чувствовал как чисты, как восхитительны радости добродетели.
© Перевод Геннадия Аминова
По изданию “The Importance of Being Witty”, Moscow Raduga Publishers, 1986