Когда находишься рядом с великим человеком, пожимаешь ему руку, задаешь вопросы, то осознание его величия приходит не сразу. Да, ты видел его фотографии, теперь вглядываешься в его лицо и понимаешь: действительно, это он, известный всему миру шахматный «злодей». Да, ты читал о нем кучу материалов, и отдельные его реплики о событиях его жизни подтверждают: прочитанному верить. Да, ты видел его партии в сборниках и хрестоматиях и сумел понять, что игра его действительно блистательна. Да, все так. Но ведь вот он, в двух шагах от тебя, вполне обычный человек, говорящий тем же языком, ходящий по той же земле, берущий, в конце концов, в руки те же фигуры, что и простые смертные. Где же величие?
Не будем претендовать на глубинный анализ самой сути величия – что оно, в чем заключается, – а просто попробуем вслушаться, вглядеться. И начнем с темы даже не совсем шахматной, справедливо предположив, что шахматные таланты Виктора Львовича Корчного не нуждаются в нашем с вами одобрении или признании.
Например, такой эпизод. Речь зашла о языках. Корчной:
– Как-то в моем присутствии Фишер разговаривал с Фиделем Кастро на испанском. Но я не настолько хорошо владею испанским, чтобы оценить, насколько хорошо им владеет Фишер. (Смеется.)
В вашем присутствии Фишер не говорил с Кастро? Нет? В моем как-то тоже не случалось. Ну да ладно, давайте смотреть дальше. Корчной:
– Если вы читали мою книгу, вы знаете, что Таль сообщил мне в конце моего матча в Багио, что если бы я выиграл матч, я был бы уничтожен физически. Значит, Бог пожелал, чтобы я лишних лет двадцать, а то и больше, поиграл в шахматы на радость любителям этой игры… Вы спрашивали о роли божественного? Вот она. (Смеется.)
Вы, уважаемые читатели, не играли такие эндшпили, в которых ставкой была ваша жизнь? А такие матчи, в исходе которых серьезно заинтересованы огромные государства? Не говоря уж о надгосударственном или даже, скорее, внегосударственном.
Беседуя с Евгением Свешниковым о только что закончившемся гроссмейстерском Кубке «Металла», Корчной согласился с коллегой, что было бы более справедливо, если бы участникам от Магнитогорска Алексею Польщикову и Дмитрию Морозову была дана фора по времени, например, двадцать минут у них против десяти у гроссмейстеров. И буквально через пару минут продемонстрировал, что с его скоростью мышления ему бы этого хватило. Ему сказали, что повар ресторана «Джага-Джага», в котором происходило дело, по национальности серб. Корчной отреагировал мгновенно:
– Серб и молод?
Или он сказал «серп и молот»? Или «серб и молот»? Не знаю, да и нет смысла анализировать каламбур, но сразу вспомнилось, что в детстве серьезную конкуренцию шахматам в жизни маленького Корчного составляли занятия художественным словом. Впрочем, несмотря на то что профессией стали шахматы, с годами его страсть к слову не поблекла, а только получила подпитку и поддержку со стороны его феноменальной памяти. Он знает наизусть бездну стихов и с удовольствием и с завораживающими интонациями их декламирует. Из эпиграмм, посвященных ему, лучшей считает такую:
Другие, разменяв фигуры,
Давно льют в кофе молочко,
А он, мятежный, ищет бури,
Как будто в буре есть очко.
Говорит он всегда с некой полускрытой хитрецой. И даже если предмет его речи вполне серьезный, и он вполне серьезен, то в конце все же непременно ввернет что-нибудь этакое. Например, его речь о вполне серьезных шляпах:
– Мне с детства казалось, что шляпа – это нечто возвышающее, что человек в шляпе – немного повыше. (Опять эти его плавающие интонации и, опять же, возникающий вопрос: повыше физически или морально? – прим. авт.) Я стал носить шляпу и так и пребывал в твердом убеждении, что это хорошо, пока не увидел в Швеции дворника в шляпе! Это, с одной стороны, несколько принизило ценность шляпы как таковой, а с другой стороны, можно сказать, значительно повысило ценность шведского дворника. (Смеется.) Даже поднялось мнение о Швеции, вот так вот! И я, значит, таким образом, так сказать, понашивая шляпу, я, в некотором роде, себя причисляю к интеллектуальной элите. Вот так!
Здесь кто-то из присутствующих сказал:
– Надо сказать, что в шляпе вы смотритесь весьма солидно.
– А снять шляпу – дурак дураком, – тут же рассмеялся Корчной то ли вопросительно, то ли утвердительно.
При заказе ужина узнав, что один из собеседников, Рудольф Семенович Гун, – врач, Виктор Львович тут же передал ему карту вин:
– Вы врач, вам и алкоголь в руки!
Теперь давайте обратимся непосредственно к шахматам. Не станем дублировать энциклопедические сведения о Викторе Львовиче Корчном как о человеке независимом и с порой резкими суждениями, просто послушаем, что он говорит.
– Повторюсь, но я презираю Каспарова за то, что он бросил шахматы. В противном случае мне пришлось бы презирать себя за то, что я их не бросил.
– Надоели ли мне шахматы в мои семьдесят пять? Но ведь шахматы – это моя жизнь. И если бы они мне надоели, это означало бы, что мне надоело жить. А мне не надоело.
– Крамник в матче с Каспаровым переходил сразу в эндшпиль. Каспаров проиграл матч из-за того, что компьютер не смог ему помочь в сложном окончании. Они же играли матч, значит, сыграли этот дебют пять или шесть раз, и по окончании партии Каспаров включал компьютер, анализировал, искал. А Крамник чуть-чуть в сторону уйдет и компьютер оказывался несостоятелен.
– Да, я считаю Крамника четырнадцатым чемпионом мира, потому что он обыграл самого сильного человека на Земле. Но это было, когда это случилось, а потом ему не повезло, что Топалов так убедительно выиграл тот турнир и стал чемпионом. И теперь Крамник уже не чемпион, и вообще Топалов его считает одним их тех, кто хочет с ним сыграть. Таких – десяток.
– Каспаров говорил, что у него растет ребенок, и поэтому он хочет жить в демократической стране. Поэтому он занялся политикой. Через месяц после этого он бросил своего сына. Бросил, да! Политический деятель должен иметь школу, как шахматист высокого класса имеет школу. А у Каспарова этого нет. Я представляю, что у него не в порядке с честолюбием или с тщеславием. Если он хороший шахматист, то два-три миллиона его любят и крайне уважают. А если он видный политический деятель, то начинаем с пятидесяти миллионов. Но, повторяю: школы все-таки нету.
– Некоторым чемпионам свойственно думать, что они не чемпионы мира по шахматам, а вообще чемпионы мира! (Смеется.)
© Геннадий Аминов